В августе 1941 года в Тюкалинский район прибыло 215 детей. В годы Великой Отечественной войны в районе были созданы учреждения общественного воспитания – школьные интернаты для эвакуированных детей. По архивным данным в 1941 году в Тюкалинском районе для эвакуированных детей из Ленинграда были открыты школа-интернат № 62 (здесь жили и учились учащиеся ленинградских школ № 243, 229), школа-интернат № 63 (для ребят ленинградской школы № 256) и школа – интернат № 64 (здесь разместили учеников ленинградской школы № 260), школа – интернат № 65 был открыта для детей, эвакуированных из пионерского лагеря НКЗ.

В течение 1942-1948 годов в Тюкалинском районе для детей Ленинграда и Ярославля были открыты детские дома №№ 60, 61, интернат № 13, в селе Бекишево – детский дом № 14, в селе Нагибино – детские дома №№ 5, 18, интернат № 181.

Детские воспоминания бывшей воспитанницы Тюкалинского интерната Ирины Петровны Засецкой, доктора исторических наук, археолога, главного научного сотрудника Государственного Эрмитажа, Заслуженного работника культуры

«…Мы – дети войны. Она забрала четыре года из детства моего поколения, навсегда оставив печать на судьбе каждого, кто её пережил. И вот теперь я хочу рассказать об эвакуации, о полных лишения и испытаний жизни вдали от Ленинграда, о том, что пришлось пережить большинству моих сверстников…

Когда началась война, мне было 11 лет. Мои детские воспоминания до сих пор отчётливы и ярки. С первого дня войны мы ждали, когда она кончится, ни минуты не сомневаясь, что это случится. В июле 1941 г. мама отправила меня и мою младшую сестру Галю в эвакуацию со школой, в которой я училась (школа № 240 Октябрьского района находилась на углу Вознесенского проспекта и канала Грибоедова). Сначала мы эвакуировались в Ярославскую область, в деревню Поздеевку, где нас расселили на территории пионерского лагеря. Но я не чувствовала себя одинокой, поскольку со мной оказались девочки, с которыми я дружила в школе: Ирочка Григорьева и Галя Ковалёва. Вскоре к нам присоединились ещё две девочки – Наташа Гуляева и Тамара Щелокова. Так образовалась наша маленькая группа друзей.

И вот, нам сказали, что надо собираться и что мы поедем на поезде куда-то далеко. Шло наступление немецких войск, уже бомбили ближайшие города, железнодорожные станции, в том числе и город Рыбинск, откуда мы должны были уезжать…

Как прошли сборы, как выехали из интерната, как добирались до станции, помню смутно – всё это происходило, как в тумане. Осознали мы своё положение только тогда, когда оказались в товарном вагоне-теплушке. Нам объяснили, что мы едем в Сибирь, потому что оставаться на старом месте опасно…

Событие это случилось в конце ноября, между 25-27 числами. Эти даты я хорошо запомнила, потому что ехали мы до места назначения, в город Омск, ровно месяц и прибыли туда в день моего рождения – 27 декабря (мне исполнилось 12 лет). Из Омска нас в тот же день увезли на машинах в город Тюкалинск, где мы и оставались до окончания войны. По приезде нас поместили в трёхэтажном здании городской школы. Кроме нас в этой же школе расселили детей из других прибывших в Тюкалинск интернатов. Таким образом, мы оказались в окружении чужих, совершенно незнакомых нам людей…

… Шёл 1942 год – самый суровый год в нашей лишённой родного дома детской жизни. Особенно тяжёлой была зима. Никакой связи с Ленинградом, с родными не было. Мы не знали, что с мамой, оставшейся в блокадном Ленинграде, жива ли она. Я помню, что написала маме письмо на вырванном из какой-то брошюрки листочке, сложила его треугольником, написала ленинградский адрес и без марки (денег-то ведь не было) отправила его по почте. Весной стало немного легче, каким-то образом, фактически не учась, мы закончили пятый класс. Известий из Ленинграда по-прежнему не было. И только в марте 1943 года я получила от мамы письмо и денежный перевод. С этого дня, когда я поняла, что у меня есть мама, что она жива, я стала волноваться о ней и ждать её писем (ведь в это время город подвергался постоянному обстрелу, и мы знали об этом). Нередко в интернат приходили худые вести о судьбе чьих-то родных…

Летом 1943 г. наш интернат получил земельный участок с жилыми рубленными домами и хозяйственными постройками, где мы и прожили до конца войны. В интернате я научилась многому, начиная с того, как аккуратно застилать кровать и как чисто убирать нашу жилую комнату, а, кроме того, пилить и колоть дрова, топить печку, ездить за водой с сорокаведёрной бочкой, а потом переливать всю воду через наружный слив на кухню. Особенно тяжело это было делать зимой. Летом мы заготавливали дрова, работая на лесозаготовках – спиливали ручной пилой деревья, обрубали ветки топором, перепиливали обработанные стволы на двухметровые брёвна, которые потом складывали вместе. А ведь нам было в ту пору 13-14 лет. Кроме того, летом были и огородные работы: мы вскапывали землю под картофель и другие овощи. Интернат заботился о собственном пропитании.

Но, несмотря на все трудности, а порой и невзгоды, мы оставались детьми. Многие из нас, в том числе и я, дочь ленинградского оперного певца, всегда любившая театр, участвовали в драматическом и танцевальном кружках, пели в хоре, выступали на сцене городского клуба г. Тюкалинска. Я помню, как читала стихи К. Симонова из его военного цикла – «Жди меня» и «Убей его». Всё это могло состояться только благодаря нашим воспитателям и учителям. Я никогда не забуду мою воспитательницу Елизавету Фёдоровну Гембаржевскую, глубоко образованного и по-настоящему интеллигентного человека. В отличие от других воспитательниц и директрисы, которые имели жильё за пределами интерната, снимая комнаты у местных жителей, Елизавета Фёдоровна жила вместе со своими воспитанницами в одной комнате и питалась вместе с ними в интернатской столовой. Когда её спрашивали, почему она выбрала такой образ жизни, она отвечала, что хочет знать, как живут её девочки, что их интересует, о чём говорят, что читают.

До войны Елизавета Фёдоровна была учительницей литературы. Однако, живя в интернате, она отказалась от преподавания. Но зато нам, своим воспитанницам, она много рассказывала о жизни и творчестве русских писателей и поэтов, читала их стихи и отрывки из романов и повестей. Именно от неё я впервые услышала стихи А. Блока, А. Ахматовой и даже Игоря Северянина, о котором раньше никогда ничего не знала.

Город Тюкалинск, приютивший нас, эвакуированных из Ленинграда детей, расположен на востоке Ишимской равнины, на реке Тюкалке, в 124 км к северо-западу от г. Омска. Нам, ленинградцам, он казался небольшим провинциальным городом, а главным объектом Тюкалинска мы считали молочный завод, который иногда поставлял в интернат так называемую пахту, выжимку из-под творога. Кроме того, в центре города располагался городской сад и клуб, где проходили концерты, в том числе организованные нашими интернатскими силами…

Но больше всего я помню и полагаю важным достоинством города тюкалинскую библиотеку, книжное собрание которой было необычайно полным и разнообразным. Здесь была представлена как русская, так и зарубежная классика XVIII, XIX и начала XX веков: Диккенс и Бальзак, Стендаль, Гюго, Мопассан, Золя, Джек Лондон, Декамерон, Свифт, Сервантес, Куприн, Тургенев, Гоголь, Толстой, Достоевский и, конечно, Пушкин и Лермонтов. Именно благодаря тюкалинской библиотеке мы могли познакомиться с произведениями этих и других известных авторов. Мы не только читали их, но и обсуждали прочитанное, делились своим мнением, а иногда и устраивали представления. Помню, как во время чтения романа Диккенса «Пиквикский клуб» хохотали, а потом представляли в лицах героев клуба. Особенно в этом отношении отличалась одна их наших воспитанниц – Елена Новикова, эта была её любимая книга.

… Проходило время, мы взрослели и всё чаще и чаще вспоминали родной дом и мечтали о возвращении. Незаметно подкрался и наполовину прошёл 1944 год. Мы закончили седьмой класс и перешли в восьмой.

Четыре военных года интернатской жизни вдали от дома и родных незаметно сформировали в нас новое отношение к жизни и ко всему происходящему, заставив научиться принимать самостоятельные решения и брать на себя ответственность, а значит – повзрослеть….

В заключение хочу привести цитату из записи в моём альбоме, сделанной Ирой Григорьевой перед отъездом в Ленинград. «Ирочка, мы жили 3 года вдали от родного Ленинграда и родных. За это время мы очень выросли и развились не только физически, но и умственно… Но вообще-то нам пошли на пользу эти годы: мы стали не такими беспомощными, многому научились, нам теперь будет сравнительно легче жить. Мы перестали быть такими ребятами, как прежде».

Да, мы стали взрослыми детьми. Летом 1945 года я вернулась в Ленинград и снова обрела дом и маму, которая, слава Богу, осталась жива. Мы вновь встретилась с Ирой и с моей самой первой подругой детства – Валей, с которой мы «родились в одной квартире». Осенью вместе с ними я пошла в школу, в девятый класс. В 1947 г. я закончила десятый класс и поступила в Ленинградский государственный университет на археологическое отделение исторического факультета, выбрав себе профессию, трудную и увлекательную, на всю жизнь... В университете я нашла новых друзей, которые, как и я, прошли школу войны.