В сентябре 1941 года на станцию Калачинская прибыло 330 детей, из них из 175 – из блокадного Ленинграда. Первоначально 50 человек разместили в Калачинске, в школе глухонемых, и 125 человек в деревне Тургеневка, в помещение детских яслей, сельского Совета и в трёх классных комнатах местной школы.

В Калачинском районе были открыты детские дома и интернаты в сёлах Сорочино, Куликово, Великорусское и в деревне Тургеневка. Зимой 1942 года на станцию Калачинская прибыл ещё один эшелон с ленинградскими детьми. Всех прибывших из Ленинграда детей разместили в интернате № 142.

Сорочинский интернат № 142 на 40 мест открыт в сентябре 1941 года, сюда же зимой 1942 года прибыли вместе со своими учителями ученики школы № 157 Смоленского района города Ленинграда.

В архиве Калачинского РОНО сохранены приказы о назначении директоров Сорочинского детского дома № 142. В частности, в Приказе № 5 от 10.01.1942 г. сообщалось: «…На основании приказа № 482 по Калачинскому району от 8.12.1941 года заведующей Сорочинским интернатом школы № 157 г. Ленинграда утвердить Короткову Марию Ивановну. Подпись: Заведующий роно тов. Айо». Мария Ивановна Короткова работала директором интерната и учителем математики Сорочинской средней школы. В Архиве Калачинского районного отдела образования хранится Книга приказов РОНО за 1941-45 гг., согласно которой принято решение «…на основании приказа Омского облоно от 03.01.1942 г. № 16 п. 1 заведующую Сорочинским интернатом школы № 157 Короткову М. И. от занимаемой должности с 05.01.1942 г. освободить по состоянию здоровья… п. 2. Утвердить заведующей Сорочинским интернатом школы №157 Каденскую Ольгу Александровну с 05.01.1942 г… Подпись: заведующая Калачинским роно Гордиенко».

На начало работы в интернате было 7 человек персонала, из них 2 – педагоги с высшим образованием.

Хозяйство было немалое. Площадь строений составляла 230 кв. м: изолятор, баня, прачечная, овощехранилище и сарай. На сентябрь 1943 г. имелось подсобное хозяйство: 3 лошади, 6 коров, 7 поросят и 50 лопат. Тяжёлое положение было с обмундированием. Интернат располагался в здании Сорочинской сельской школы. Медицинский изолятор находился в одном из двух домов, отданных колхозниками (построенных в 1920 г.). Баня и прачечная находились в здании школы. Кухня и столовая располагались в колхозном клубе. Пекарня – в колхозном здании.

Жители села Сорочино уплотнялись в своих небогатых жилищах, выделяя часть площади эвакуированным семьям, помогали им продуктами.

В 1944 г. Мария Ивановна Короткова и прибывшая вместе с детьми учитель Сорочинской средней школы Клавдия Антоновна Полякова выехали обратно в Ленинград, последняя была откомандирована в распоряжение Ленинградского облоно. С 1 августа 1948 года Сорочинский детский дом возглавил Семён Алексеевич Трубкин.

Известен такой факт, что последний ребенок, эвакуированный из Ленинграда, вывезен из детского дома № 142 в 1951 году в город Луга Ленинградской области.

Из воспоминаний ветерана педагогического труда, заслуженной учительницы школы РСФСР Евгении Ивановны Олейниковой, работавшей в селе Сорочино в период с 1941 по 1945 гг.

«…Август 1941 г. Небольшой город Лодейное Ленинградской области, где я работала преподавателем педагогического училища, горит от зажигательных бомб, сброшенных вражеской авиацией. Началась эвакуация. Мне, как жене погибшего офицера, дали возможность выехать вместе с семьёй в одном из первых вагонов, отправляющихся в Сибирь.

В переполненном товарном вагоне мы ехали от Ленинграда до Омска ровно месяц. Шли на фронт составы с военными и вооружением, поэтому наши вагоны часто стояли в тупиках на больших станциях, ожидая возможности проехать дальше.

Тяжёлые были бытовые условия, но мы были счастливы, что уехали подальше от войны. Деревня была переполнена эвакуированными, а они всё ехали и ехали. …По улицам деревни часто можно было увидеть эвакуированных женщин с мешками и тележками. Они меняли свои вещи на продукты, чтобы спасти от голода своих детей. Мы, эвакуированные, помимо основной работы, трудились в колхозе, чтобы заработать хлеба и овощей, так как скудные пайки были слишком малы.

Так мы прожили год, трудодни не стали оплачивать, продуктов купить было невозможно, так как стало очень дорого, а вещи мы уже все променяли. Я боялась потерять пятилетнюю дочь, и по моей настойчивой просьбе меня назначили одновременно со школьной работой воспитателем в интернат. Дочь зачислили на питание вместе с воспитанниками интерната.

Маленькое здание школы, где я начала работать, было расположено недалеко от магазина и клуба, который стал позже столовой для учащихся школы-интерната. Основное же здание служило жильём для этих ребят.

Педагогический коллектив школы был организован заново, так как местные учителя ушли на фронт. В основном он состоял из учителей Ленинграда и Ленинградской области. Только директор Розетта Михайловна (?) была из Минска, позднее её сменил Иван Платонович Колосов.

Через год прибыли дети из блокадного Ленинграда. Это были школьники из Смольнинского района.

Помню, приходит телефонограмма: «Срочно подготовить школу к приёму детей из Ленинграда». Их было около 300 человек. Позже прибыла большая группа калмыков… Занятия в школе прекратились, старшие классы были расформированы, и школа стала семилетней. Учителя и учащиеся мыли, чистили классные комнаты. Общественность помогла сколотить топчаны, которые служили бы кроватями, набивали матрацы сеном. Вот и приехали дети. Многие были в парусиновой обуви, без смены белья. В основном здании мы организовали стирку, а дети сидели в натопленных комнатах-классах. Тут же во дворе стояла машина, где проводилась дезинфекция одежды.

Все мы были заняты с утра до ночи: стирали, полоскали, сушили бельё. Директор интерната Ольга Александровна Каденская срочно уехала в район, а затем в область, чтобы достать постельное бельё, зимнюю обувь и ткани для белья. Многое шили сами учителя.

Первую неделю дети по снегу бегали в столовую в парусиновых туфлях, и, к счастью, никто серьёзно не заболел. Я поступила в интернат воспитателем и приняла группу мальчиков в возрасте от 8 до 14 лет. До меня в этой группе сменилось два воспитателя, я была третьей. Передо мной стояла трудная задача: организовать маленький, но дружный коллектив из детей разных по возрасту, по способностям и сложных по характеру. Трудные это были годы, школа не имела достаточного оборудования, плохо было с освещением, учебниками, недоставало тетрадей, вместо чернил использовался свекольный сок. Настроение у людей было тяжёлым, часто приходили извещения о смерти родных.

Особенно часто мы, воспитатели, получали письма о гибели родственников наших воспитанников из Ленинграда. Эти письма мы отдавали детям не сразу, а через некоторое время, чтобы им было легче пережить невосполнимые потери.

Сорочинские и ленинградские дети учились вместе в одних и тех же классах. Дисциплина была хорошая, за исключением редчайших случаев. У местных ребят трудно было воспитывать культуру речи и поведения. Дети приходили в школу с карманами, полными жареных семечек. Была длительной и упорной борьба с этой привычкой.

Вся жизнь ребят протекала в школе-интернате, где не было комнаты для подготовки уроков, для чтения и тихих игр. Всё делали в спальне при слабом освещении маленькой керосиновой лампы. После ужина дети очень любили слушать мои рассказы. Все собирались у печки, где ставили скамейки в форме «каре», и я рассказывала близко к тексту «Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголя, «Повести Белкина» Пушкина, рассказы Гайдара, Житкова, читали детские газеты.

Уходила я из группы часов в 11 вечера, когда дети ложились спать, а иногда устраивалась на столе и ночевала с ними в группе. Мальчишкам недоставало питания, и они пытались найти дополнительную пищу. Однажды весной ребята пошли на огороды и нарыли белых сладковатых корней ядовитого растения и отравились. Срочно пришлось везти детей в районный центр, чтобы спасти их от смерти. К счастью, всё обошлось благополучно.

Был у меня в группе мальчик лет девяти Толя Ананьев. В один из зимних вечеров он залез в колхозное овощехранилище, чтобы набрать картофеля. Влез и вылез через окно, которое не закрыл, а сторож его поймал и привёл в правление колхоза. Туда ночью вызвали и меня и предупредили, чтобы я лучше «смотрела за своими сыновьями», так как Толя мог заморозить весь семенной фонд колхоза.

Вот и пришлось после этого ночевать в группе, разъяснять, какую непоправимую беду они могли нанести колхозу в тот тяжёлый военный год. Моей группе приходилось выполнять много физической работы, особенно по заготовке топлива. Нам разрешали пилить деревья в берёзовых рощицах, и мы работали в лесу. Особенно же запомнилась заготовка кизяка - кирпичей из свежего навоза. Был тёплый летний день, я с вилами в руках накладывала навоз в формы. Мне надо было показать, как это делается. Хорошо, что с такой работой я была знакома с детства. Удивлённые мальчишки повторяли мои движения и босыми ногами утрамбовывали кирпичи.

Так, в течение недели, мы ежедневно делали по несколько сотен кизяка. Дети сами мыли полы, следили за чистотой в группе. Чтобы избежать тяжёлых инфекционных заболеваний, каждое утро гладили нижние рубашки. Это было необходимо, так как в тыловых госпиталях распространился тиф.

Мы, воспитатели, радовались тому, что за это время никого из детей не потеряли. Много тяжёлых минут пришлось пережить. В памяти осталось одно памятное событие. Надо было подготовить и провести новогоднюю ёлку.

Когда наступал Новый Год, все сотрудники понимали, что этот праздник ждал каждый ребенок, несмотря на суровые военные годы. Учителя, готовясь к этому дню, совершали настоящий подвиг – были организованы праздничные елки с подарками и сытным обедом. Для мальчишек и девчонок это был незабываемый праздник.

В вашей почти степной полосе нельзя было её достать, и нам привезли две берёзки. Мы их связали, поставили в группе. С радостью дети делали игрушки из бумаги и яичной скорлупы. Я намыла целый тазик моркови, и дети повесили её на «ёлку». Это было одно из вкуснейших лакомств того времени…».